В первой часть своей новой книги "Одна феминистская концепция" Ольгерта Харитонова рассказывает свою историю, весьма необычную. Девочка из провинциальной советской семьи поступает на философский факультет, пишет работу о Гуссерле, узнаёт (благодаря книге Фрейда о Леонардо да Винчи) о существовании гомосексуальности, во времена перестройки включается в борьбу за права женщин, начинает издавать лесбийский литературный журнал "Остров", участвует в акциях политической оппозиции, в 2014 году уезжает в Германию, официально заключает там однополый брак и находит работу уборщицы.
Из книги "Одна феминистская концепция"
В моей жизни было два переломных момента-переезда. Первый – в 1998 году из Челябинска в Москву. И второй – в 2015 году из России в Германию. Оба предполагали радикальные изменения, ломку привычного образа жизни. В Челябинске я работала доцентом в институте, имела степень кандидата философских наук, через несколько месяцев мне бы присвоили звание капитана МВД, я жила в собственной квартире в центре города. Мой «путь наверх» был четко намечен и вроде бы всё складывалось по прямой. Лишь одно «но» перечеркивало любые геодезические линии: взбирание наверх предполагало отказ от очень важной части меня. Настолько важной, что если из моей личности вынуть лесбийскую составляющую, то вся конструкция рассыплется как карточный домик. Чтобы сохранить себя, пришлось отказаться от социального благополучия и перспектив жизни в Челябинске. Тогда я уехала в Москву, в столицу РФ. Купила неблагоустроенное жилье в Подмосковье, освоила новую специальность, скатилась по социальной лестнице, но при этом, безусловно, выиграла в качестве жизни. Во-первых, я обрела свободу самовыражения. Нет, я не кричала на каждом углу о том, что я лесбиянка. Но я и не боялась раскрытия сей «постыдной» тайны. У меня началась личная жизнь, образовался круг подруг. И я занялась деятельностью, где могла полностью реализовать себя – выпуском лесбийского самиздата. Пусть я перестала преподавать философию и ушла из системы высшего образования – стала философом-расстригой, покинула академическую среду, но я не оставила философию, феминистскую теорию, которую продолжала развивать. Во-вторых, все россияне знают, что качество жизни в столице и в провинции различается радикально: вода, воздух, продукты, сфера услуг, культурная жизнь, горизонт возможностей – всё иное. Так что, потеряв в статусе, я выиграла в качестве жизни.
По социальной лестнице я скатилась ниже плинтуса. Однако качество жизни у меня опять улучшилось
И вот в 2015 году новый переезд и опять с потерей социального статуса и повышением качества жизни В Германии я не могла работать ни философиней (без языка), ни дизайнершей. Начинать новую карьеру, когда тебе почти шестьдесят, в чужой стране, язык которой ты только еще начала изучать – это тот квест, который мне удалось пройти только в качестве уборщицы. И я благодарна Германии за такую работу. Нет, она не то, о чем я мечтала. Но в данных обстоятельствах она дает мне гораздо больше, чем любая работа в РФ. Я служу в Altenpflegeheim, доме для престарелых. К подавляющему большинству постояльцев я испытываю нежность, не потому что они напоминают мне мою маму, а просто потому, что они явно нуждаются в моей помощи. Мыть за ними унитазы – очень хорошая тренировка навыка доброжелательности (я прокачиваю этот скил): орудую ершиком, поворачиваюсь к старушке и улыбаюсь ей – искренне и с полным включением в ситуацию. Мне нравится, как блестит чисто вымытый пол и сверкают протертые зеркала. Немецкие медсестры на пятом году совместной работы перестали видеть во мне только иностранку и стали обращаться как со своей. Зарплата маленькая, но она больше, чем у доцента в российском вузе, а времени уходит на эту работу гораздо меньше. Таким образом, остаются силы для написания феминистских текстов.
Уборщица – это последнее звено в социальной пищевой цепочке. На нее могут пожаловаться все. То есть по социальной лестнице я скатилась ниже плинтуса (дальше только инвалидность и социальная девиация). Однако качество жизни у меня опять улучшилось. Я никогда до этого так вкусно не ела, не жила в просторной и интересной квартире, расположенной в прекрасном квартале югендстиля. Я выхожу из дома в пять утра, и мне в лицо ударяет свежий и чистый воздух, какого не было ни в Москве, ни тем более в Челябинске. (...) Но главное – из моей жизни ушли страх и стыд.
О своей жизни и новой книге Ольгерта Харитонова рассказала в программе Радио Свобода "Культурный дневник".
– Структура вашей книги довольно необычна. Вы начинаете с рассказа о собственной жизни, а потом переходите к теоретическим частям – собственно феминистской концепции. Как вы определите жанр книги?
Жизнь, начавшаяся на улице Сталина, заканчивается философским трактатом о свободе
– Это автофикшен, осмысление собственного опыта. Я начинаю практически с автобиографии, заостряя внимание на различных своих идентичностях. Проживание и понимание идентичностей – это и жизненный опыт и поиски себя. Долгая дорога к себе заканчивается созданием феминистской концепции, которая тоже "Я", то есть "автография". Ну и вполне логично, что жизнь, начавшаяся на улице Сталина, заканчивается философским трактатом о свободе. Это тоже описание авантюры, только не рискованных предприятий жизни, а интеллектуальных перипетий души, "страстное открытие неизвестного" (Милан Кундера) на уровне теоретического мировоззрения: такое представление о свободе пока еще никто не описал. И опять же вполне логично, что о свободе пишет безъязыкая русская мигрантка, работающая в Германии уборщицей. Сытые европейцы в Другом видят или врага (так же, как и россияне), или жертву, перед которой они готовы каяться в своих привилегиях и бороться с врагами жертвы до последней капли крови назначенных врагов (во враги обычно назначают капиталистов, колониалистов, евреев). Увидеть в Другом равноценного Субъекта может только феминистка. Так что да, моя книга "Одна феминистская концепция" – это автофикшен, описание перипетий жизненного и интеллектуального опыта.
– Вы говорите о существовании двух культур, двух параллельно существующих систем ценностей – женской и мужской. Что это за ценности, и почему вы считаете, что женские предпочтительнее?
– Я называю эти системы ценностей гинакси и андракси. Эти два термина я пытаюсь ввести в философский и феминистский обиход. Акси – от "аксиология", соответственно гинакси – это женские ценности, андракси – мужские. Я привожу 10 пар противоположностей этих ценностей. Первая и самая главная пара – это субъект-субъектные отношения и субъект-объектные отношения.
Модусом вивенди, способом существования женщин внутри патриархата и внутри собственных отношений, является субъект-субъектные отношения. То есть, когда человек относится к Другому ("Другой" – это очень значимый для книги философский термин) как к субъекту, как к равному, равнозначному для тебя человеку.
Субъект – это не обязательно человек, потому что те экологические проблемы, с которыми человечество сталкивается, проистекают из того, что человечество относится к миру как к объекту и пользуется тем, что мир ему дает. Не глядя на законы существования объективного мира. Не считаясь с этими законами, мы их нарушаем и, соответственно, разрушаем эту объективную реальность, этот мир вокруг нас.
Женщины к мужчинам относятся как к субъектам, а мужчины к женщинам как к объектам
Невозможно не считаться с тем, что объективная реальность существует независимо от нас и изменяется по своим законам. Если мы признаём эти действия мира, значит этот мир – субъект, у него есть своя логика развития, и, вступая с ним в субъект-объектные отношения, мы его разрушаем, а если мы учитываем эти его закономерности и признаем его как субъект, то, соответственно, мы должны налаживать с ним субъект-субъектные отношения, учитывать закономерности его развития и устанавливать диалог. Естественно, не диалог на языке человека, – мы просто должны учитывать в нашем взаимодействии его законы развития. Так вот, роль женщин в человеческом обществе иная, чем у мужчин, и они с самого начала выстраивают отношения с Другим по принципу субъект-субъектных отношений, а не субъект-объектных.
Это начинается с сексуальности. Очень многих женщин мужская сексуальность не устраивает, не устраивают те отношения, в которые вступают с ними мужчины. А мужчины просто удовлетворяют свои сексуальные потребности, по большей части не заботясь о тех чувствах и настроениях, которые вызывают их удовлетворение у женщин.
Женщины к мужчинам относятся как к субъектам, а мужчины к женщинам как к объектам удовлетворения своих потребностей. И вторая пара отношений (я обе называю протоотношениями, лежащими в самом основании человеческого общества) это отношения между матерью и ребенком. Это всегда субъект-субъектные отношения. Ребенок берет от матери, тепло, ласку, а матери для того, чтобы он выжил, необходимо выстраивать с ребенком вот эти вот субъект-субъектные отношения, учитывать его потребности, интересы и ценности.
У архаичных мужчин отношения к миру, к животным, которых они убивали, субъект-объектные. Ну и (об этом у Гейл Рубин очень хорошо написано) потом женщины стали обращаться в объект обмена, а мужчина устанавливал с мужчинами из другого племени субъект-субъектные отношения, ну а женщины – это объекты.
И вот эти два разных модуса вивенди – у женщин субъект-субъектные отношения, у мужчин субъект-объектные отношения – очень разделили эти два мира.
– А Симона де Бовуар говорила, что "женщиной не рождаются" и женщины – это социальный конструкт патриархального общества.
– Симона де Бовуар говорила, что мужчины и женщины ничем друг от друга не отличаются. У меня противоположная зрения. Не то, что женщина не хуже мужчины, а наоборот – мужчина не очень хорош.
– В первой части вашей книги вы рассказываете, как зарождалось феминистское и ЛГБТ-движение в СССР. Это почти не исследованная тема, так что читатель найдёт много интересной информации – в частности о том, как вы издавали самый крупный и самый долговечный журнал лесбийской литературы"Остров".
– Для этого мне пришлось переехать из Челябинска в Москву. Мы сначала давали объявления в газетах, что есть такой журнал, и первыми откликнулись женщины из Украины. Из Луганска мне написала Татьяна Неларина – естественно, это была не её фамилия. В Луганске была хорошая гей-организация. А потом из Одессы написали. Так вот постепенно сеть выстраивалась.
Благодаря этой второй тайной жизни мне удалось сохранить себя
Мне казалось, что, несмотря на появление интернета, печатный журнал важен. Женщина, стихи которой мы напечатали в журнале, может прийти к своей подруге и подарить ей этот журнал. Интернет не подаришь. И даже к родителям с журналом можно было подойти и объяснить, что вот я не одна такая ненормальная, нас даже издают, и это особая культура. И журнал был аргументом в споре. Я ощущала, что такая поддержка необходима. Так журнал и получился.
Из книги "Одна феминистская концепция"
Лесбиянки дискриминируются дважды: как женщины, и как гомосексуалки. Именно поэтому мы всегда с удовольствием публиковали интервью и публицистику, где женщины от первого лица высказывают свои мысли, мнения, чаяния, делятся своим опытом жизни в «большом мире».
Мы начинали, когда книги по ЛГБТ-тематике были редкостью, когда еще не было аббревиатуры ЛГБТ, когда мы сами учились отличать транссексуалов от трансвеститов. Журнал был создан для того, чтобы всем вместе очерчивать лесбийскую субкультуру. Он не ставил себе цель вырастить нобелевских лауреатов по литературе. В нем печатались те, кому было, что сказать. «Остров» стал голосом лесбиянок и феминисток, то есть тех социальных групп, вокруг которых всегда существовал заговор молчания: о ком не говорили и кому не давали говорить. В 1990-х разговор стал возможен, начали публиковаться отдельные книги по лесбийской теме. Кто-то из авторесс сначала печатался в «Острове», а потом выпускал свои сборники, другие сначала печатали книги, а потом публиковались в «Острове».
Многие тематические авторессы, не только в России, предпочитали публиковаться под псевдонимами. Я и сама сразу придумала Ольгу Герт. Не хотелось выходить в общественное пространство и заявлять от своего имени: «Хай, я – лесбиянка!». Неясно было, как отнесутся к этому окружающие. Вернее, ясно, что негативно, поэтому большинство женщин не спешили совершать каминг-аут – ни среди родственников, ни на работе. Вот и использовали псевдонимы.
– Вы принадлежите к поколению, которое было сформировано в советские времена. Причем, как вы пишете в книге, из вас пытались сделать идеологического работника на философском факультете. Вы даже работали в структуре МВД. Но у вас при этом была вторая тайная жизнь, которая в конце концов полностью победила первую.
– Да, так получилось. И благодаря этой второй тайной жизни мне удалось сохранить себя. Не только в советских структурах. Я никогда не уходила от себя, не предавала себя. Но и потом, когда уже в путинской России пошли гонения на ЛГБТ, я понимала, что этому поддаваться нельзя. И для сохранения себя и своей семьи мы и уехали из России. Естественно, прервалась бумажная история "Острова". А потом уже пошли действительно серьезные гонения, когда стали сажать. Я сейчас не знаю никакой организации ЛГБТ, которая бы еще функционировала как-то в России.
Из книги "Одна феминистская концепция"
Женщиной быть стыдно, женщиной становиться стыдно, женщиной родиться стыдно
В школьные годы поведение детей становится подчеркнуто гендерно-различным: девочки продолжают играть в послушных и скромных, а мальчики вырастают активными и задиристыми. Девочки ходят в платьицах, а мальчишки им подолы вздёргивают. Не все мальцы бегают и задирают юбки девчонкам, не у каждого возникает такое желание. Но если ты этого не делаешь, то тебя не принимают в круг. И вот уже дети вынуждены играть роли, навязанные миром взрослых. А в большом мире нормой считается быть молодым мужчиной. Женщиной быть стыдно, женщиной становиться стыдно, женщиной родиться стыдно. Потому что, лежа в колыбели, ты уже можешь соблазнить великовозрастного дяденьку.
Чуть ли не с первых шагов на девочку надевают коротенькое платье, и ей следует приглядывать за тем, чтобы никто не увидел ни кусочка исподнего. Ее одежда должна быть опрятной, а не удобной, как у мальчиков. Стыдно ходить грязнулей и хулиганкой, пацанам же при этом всегда и всё сходит с рук. Но самый СТЫД начинается, когда тело девочки-девушки обретает вторичные половые признаки. Я до сих пор помню взгляд молодого врача, когда перед ним проходили мы, девятиклассницы – неловкие, сутулящиеся, скособоченные, пытающиеся прикрыть растущие перси. На нас были только трусы. Не знаю, по какому случаю нам устроили медосмотр: освободили одну классную комнату от парт, загнали всех девочек, сказали раздеться до трусов, измерили вес-рост и провели общий осмотр как телочек на скотобойне. Школьная медсестра и женщина-врач по-деловому записывали данные, а вот молодой жеребчик наслаждался явленной ему картиной, что было уже стыдно не перед ним, а за него – как-то неловко становилось от его откровенного возбуждения.
Советских девочек ни к росту груди, ни к менархе не готовили. Подготовку проводили исключительно к вступлению в ряды ВЛКСМ. Мы получали идеологическое воспитание, а вот половое воспитание не проводили ни в детском саду, ни в школе. Считалось, что в семье должны передавать опыт поколений. Однако наиболее важные аспекты, касающиеся половой сферы, мы, как обычно, узнавали от сверстниц. Всё же вопросы оставались, и самый страстный из них звучал крещендо: «И что, теперь ТАК всю жизнь?» Ответ о какой-то далекой менопаузе не успокаивал, потому что жить надо было здесь и сейчас, а здесь и сейчас из тебя идет кровь – и это стыдно! Тебе неудобно двигаться, на физкультуре надо объясняться и всё время следить, чтобы не протекло. В бассейн нельзя, в спортивную секцию нельзя, на субботник нужно, но тебе больно и ты идешь, постоянно оглядываясь: а вдруг кровь проступила на штанах – стыда не оберешься! Дело осложнялось тем, что на Урале в семи-десятых годах прошлого века ни о каких промышленно из-готовленных прокладках речь не шла. Мы пользовались ва-той, бинтами, марлей, тряпочками (последние надо было стирать и кипятить). И в турпоходы брали весь необходимый набор, который никому нельзя было показывать, потому что СТЫДНО!
– Мне понравились ваши размышления о свободе, о том, что вы отказались в России от всего, что обыватель считает ценностью. От академической карьеры, устроенности, от места в университете. Стали уборщицей в Германии, но взамен обрели настоящую свободу.
– В третьей части я пишу о феминистской максиме свободы. То, что я отказалась от всех путинских благ и работаю уборщицей в Германии, это поверхностный слой свободы. Внутри свобода начинается с рождения любого человека. Есть два неотъемлемых свойства человека – сознание и свобода. И мы уже сами потом можем по-разному распорядиться этими нашими свойствами. Кто-то может уйти в несознанку, а кто-то может уйти в структуры, которые гонят эту свободу, выгоняют из отдельного человека, из всего общества. То есть распоряжаться мы можем по-разному. Но и свобода, и сознание – это то, что нам присуще от рождения. И если говорить о свободе как экзистенциале человека, то проявляется она, в первую очередь, в свободе выбора. Ребёнок, естественно, неосознанно выбирает, но он уже выбирает. Каждая мать может сказать, что ребёнок рождается со своим характером. Если он не хочет, то он не хочет. И переломить это можно, но трудно. И не всегда нужно переламывать.
Диалог ребёнка с обществом, в которое он приходит, начинается прямо с момента рождения. И этот диалог надо вести очень аккуратно, чтобы не сломать свободу, заложенную в человеке, проявляющуюся постоянно. Если ребёнок с самого рождения почувствует себя объектом, над которым довлеет что-то большее и который должен подчиняться этому большему, то мы будем иметь человека, устанавливающего с миром субъект-объектные отношения.
Ответственно ли я за войну, которую развязал Путин? Нет. Но отвечать отвечаю
Все эти молодые люди, которые сейчас воюют в Украине, почему они так легко расчеловечивают украинцев? Просто потому что этого человека, это человеческое достоинство, которое есть в каждом, они в себе не чувствуют. Они сами себя считают объектами, – может быть, неосознанно, – но отношение к себе у них точно как к объектам. И они переносят это отношение на других, на тех, с кем воюют.
– Вы размышляете о коллективной ответственности, о том, кто же виноват в том, что в России вновь воцарилась диктатура. И вы говорите, что вроде как бы насилие творят властные структуры, а жертвой является всё общество, всё население, но потом всё-таки приходите к выводу, что и все остальные тоже несут ответственность, но это "ответственность стрелочника". Так есть всё-таки коллективная ответственность и кто виноват?
– Ответственность и вина – это совершенно разные вещи. Ответственность – это то, что мы сами на себя можем возложить. Ответственно ли я за войну, которую развязал Путин? Нет, я Путина не выбирала и вины своей не чувствую. Но отвечать отвечаю. Отвечаю просто как российская гражданка.
Из книги "Одна феминистская концепция"
Расскажу про своего деда. Спехов Петр Иванович был ветеринаром и большевиком. В 1932 году партия направила его в Казахстан проводить коллективизацию. На деле уничтожение кулачества как класса вылилось в конфискацию скота, что вызвало голод. Голод убивал и подрывал здоровье выживших. В Казахстане началась эпидемия малярии. Она и погубила моего деда. Этот коммунист пришел в Казахстан как палач, а пал жертвой вызванного его же действиями голода. И так происходило с сотнями тысяч русских. Мы все потомки жертв и палачей, и они в нашем коллективном бессознательном неразделимы.
Сейчас некоторые руководители бывших империй приносят извинения народам прежних своих колоний. Так, например, осенью 2023 года президент ФРГ Франк-Вальтер Штайнмайер в ходе своего визита в Танзанию попросил прощения за массовые убийства, совершенные германскими колониальными силами в начале ХХ века. Британский король Карл III, находясь с визитом в Найроби, признал «отвратительные и неоправданные акты насилия, совершенные против кенийцев» во время их борьбы за независимость.
Русским тоже есть перед кем встать на колени, повиниться и отпустить в суверенную жизнь. Но когда мы это сделаем, нам еще надо будет написать подлинную честную историю Советской власти, всех ее преступлений, всего насилия, которое она творила в отношении своего народа. Пока мы не назовем красное красным, белое белым, а черное черным мы не сможем снять внутренний конфликт коллективного бессознательного. Отделить жертву от палача зачастую невозможно, но назвать преступление преступлением необходимо.
– Процитирую вашу книгу: "Мы одновременные палачи и жертвы. Мы, русские, убиваем других, но и себя. И вступили мы на эту смертельную дорогу, ведущую к якобы всеобщему счастью во время красного террора". То есть изначально виноваты большевики?
– Да. Ленин и большевики, они ввергли... ладно бы только Россию, но вы посмотрите на этих леваков на Западе. У них же тоже Ленин в башке. Этого я вообще не понимаю. Жить на Западе такой хорошей, богатой жизнью и ратовать за большевистские лозунги…
– Но ведь ЛГБТ-движение и феминистское движение – левое по своей природе.
– Феминистки вообще ни левые, ни правые. Они предлагают поменять отношение к Другому. Самое главное в феминистской максиме свободы – это изменение отношения к Другому, к "не я", к тому, кто стоит пред тобой. И мир движется туда. Это мультикультурализм, толерантность, это изменение к Другому, когда Другой воспринимается как равноценный, равнозначный. У левых этого нет, они говорят об идее социальной справедливости. У них идея всегда выше человека. Те левые, о которых говорю я, "леваки", готовы убить человека за свою идею. Феминистки так никогда не поступят.
